Неточные совпадения
Какие-то два господина с
огнем папирос во рту
прошли мимо ее.
Струя пены, отбрасываемая кормой корабля Грэя «Секрет»,
прошла через океан белой чертой и погасла в блеске вечерних
огней Лисса. Корабль встал на рейде недалеко от маяка.
«
Прошла через
огонь и воду», — говорили о ней; а известный губернский остряк обыкновенно прибавлял: «И через медные трубы».
Антракт Самгин просидел в глубине ложи, а когда погасили
огонь — тихонько вышел и поехал в гостиницу за вещами. Опьянение
прошло, на место его явилась скучная жалость к себе.
Клим разделся,
прошел на
огонь в неприбранную комнату; там на столе горели две свечи, бурно кипел самовар, выплескивая воду из-под крышки и обливаясь ею, стояла немытая посуда, тарелки с расковырянными закусками, бутылки, лежала раскрытая книга.
запел он и, сунув палку под мышку, потряс свободной рукой ствол молодой сосны. — Костерчик разведи, только — чтобы
огонь не убежал. Погорит сушняк — пепел будет, дунет ветер — нету пеплу! Все — дух. Везде.
Ходи в духе…
Быстро темнело. В синеве, над рекою, повисли на тонких ниточках лучей три звезды и отразились в темной воде масляными каплями. На даче Алины зажгли
огни в двух окнах, из реки всплыло уродливо большое, квадратное лицо с желтыми, расплывшимися глазами, накрытое островерхим колпаком. Через несколько минут с крыльца дачи
сошли на берег девушки, и Алина жалобно вскрикнула...
Прошел в кабинет к себе, там тоже долго стоял у окна, бездумно глядя, как горит костер, а вокруг него и над ним сгущается вечерний сумрак, сливаясь с тяжелым, серым дымом, как из-под
огня по мостовой плывут черные, точно деготь, ручьи.
По двору в сарай
прошли Калитин и водопроводчик, там зажгли
огонь. Самгин тихо пошел туда, говоря себе, что этого не надо делать. Он встал за неоткрытой половинкой двери сарая; сквозь щель на пальто его легла полоса света и разделила надвое; стирая рукой эту желтую ленту, он смотрел в щель и слушал.
Город уже проснулся, трещит, с недостроенного дома снимают леса, возвращается с работы пожарная команда, измятые, мокрые гасители
огня равнодушно смотрят на людей, которых учат
ходить по земле плечо в плечо друг с другом, из-за угла выехал верхом на пестром коне офицер, за ним, перерезав дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие пушки, явились солдаты в железных шлемах и
прошла небольшая толпа разнообразно одетых людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом с ним подросток тащил на плече, как ружье, палку с национальным флагом.
Было около полуночи, когда Клим пришел домой. У двери в комнату брата стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно быть, уже спал; он не откликнулся на стук в дверь, хотя в комнате его горел
огонь, скважина замка пропускала в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось есть. Он осторожно заглянул в столовую, там шагали Марина и Кутузов, плечо в плечо друг с другом; Марина
ходила, скрестив руки на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса...
На месте, где сидел Макаров, все еще курился голубой дымок, Клим
сошел туда; в песчаной ямке извивались золотые и синенькие червяки
огня, пожирая рыжую хвою и мелкие кусочки атласной бересты.
Бальзаминова. Брось, Миша, брось, не думай! Право, я боюсь, что ты с ума
сойдешь. Да что же это мы в потемках-то сидим! Ишь как смерклось. Пойду велю
огня зажечь.
Мгновенно сердце молодое
Горит и гаснет. В нем любовь
Проходит и приходит вновь,
В нем чувство каждый день иное:
Не столь послушно, не слегка,
Не столь мгновенными страстями
Пылает сердце старика,
Окаменелое годами.
Упорно, медленно оно
В
огне страстей раскалено;
Но поздний жар уж не остынет
И с жизнью лишь его покинет.
Но через день, через два
прошло и это, и, когда Вера являлась к бабушке, она была равнодушна, даже умеренно весела, только чаще прежнего запиралась у себя и долее обыкновенного горел у ней
огонь в комнате по ночам.
Прогнать служанку было невозможно, и все время, пока Фекла накладывала дров и раздувала
огонь, я все
ходил большими шагами по моей маленькой комнате, не начиная разговора и даже стараясь не глядеть на Лизу.
Нужно ли вам поэзии, ярких особенностей природы — не
ходите за ними под тропики: рисуйте небо везде, где его увидите, рисуйте с торцовой мостовой Невского проспекта, когда солнце, излив
огонь и блеск на крыши домов, протечет чрез Аничков и Полицейский мосты, медленно опустится за Чекуши; когда небо как будто задумается ночью, побледнеет на минуту и вдруг вспыхнет опять, как задумывается и человек, ища мысли: по лицу на мгновенье разольется туман, и потом внезапно озарится оно отысканной мыслью.
Она
прошла в зеленую угловую комнату, где было мало
огня и публика не так толкалась прямо под носом. Но едва им удалось перекинуться несколькими фразами, как показался лакей во фраке и подошел прямо к Привалову.
Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли, и сразится с тобою, и победит тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам
огонь с небеси!» Знаешь ли ты, что
пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные.
В этот день мы
прошли мало и рано стали биваком. На первом биваке места в палатке мы заняли случайно, кто куда попал. Я, Дерсу и маньчжур Чи Ши-у разместились по одну сторону
огня, а стрелки — по другую. Этот порядок соблюдался уже всю дорогу.
При морозе идти против ветра очень трудно. Мы часто останавливались и грелись у
огня. В результате за целый день нам удалось
пройти не более 10 км. Заночевали мы в том месте, где река разбивается сразу на три протоки. Вследствие ветреной погоды в палатке было дымно. Это принудило нас рано лечь спать.
Стрелок объяснил мне, что надо идти по тропе до тех пор, пока справа я не увижу свет. Это и есть
огонь Дерсу. Шагов триста я
прошел в указанном направлении и ничего не увидел. Я хотел уже было повернуть назад, как вдруг сквозь туман в стороне действительно заметил отблеск костра. Не успел я отойти от тропы и пятидесяти шагов, как туман вдруг рассеялся.
С 19 по 21 августа мы простояли на месте. Стрелки по очереди
ходили на охоту, и очень удачно. Они убили козулю и двух кабанов, а Дерсу убил оленя. Из голеней и берцовых костей изюбра он вынул костный жир, подогрел его немного на
огне и слил в баночку. Жир этот у туземцев предназначается для смазки ружей. После кипячения он остается жидким и не застывает на морозе.
Лихорадка моя
прошла, но слабость еще осталась. Дерсу хотел завтра рано утром сбегать на охоту и потому лег спать пораньше. Я долго сидел у
огня и грелся.
Как это было просто! В самом деле, стоит только присмотреться к походке молодого человека и старого, чтобы увидеть, что молодой
ходит легко, почти на носках, а старый ставит ногу на всю ступню и больше надавливает на пятку. Пока мы с Дерсу осматривали покинутый бивак, Чжан Бао и Чан Лин развели
огонь и поставили палатку.
— Зачем бросаешь мясо в
огонь? — спросил он меня недовольным тоном. — Как можно его напрасно жечь! Наша завтра уехали, сюда другой люди
ходи кушай. В
огонь мясо бросай, его так пропади.
Пройти нам удалось немного. Опасаясь во время тумана заблудиться в горах, я решил рано стать на бивак. На счастье, Чжан Бао нашел между камней яму, наполненную дождевой водой, и вблизи от нее сухой кедровый стланец. Мы поставили односкатную палатку, развели
огонь и стали сушиться.
Ночью я плохо спал. Почему-то все время меня беспокоила одна и та же мысль: правильно ли мы идем? А вдруг мы пошли не по тому ключику и заблудились! Я долго ворочался с боку на бок, наконец поднялся и подошел к
огню. У костра сидя спал Дерсу. Около него лежали две собаки. Одна из них что-то видела во сне и тихонько лаяла. Дерсу тоже о чем-то бредил. Услышав мои шаги, он спросонья громко спросил: «Какой люди
ходи?» — и тотчас снова погрузился в сон.
Утомленные непогодой, мы рано стали на бивак. Вечером около нашего табора с ревом
ходил тигр. Ночью мы поддерживали усиленный
огонь и несколько раз стреляли из ружей.
Перед сумерками Дерсу
ходил на охоту. Назад он вернулся с пустыми руками. Повесив ружье на сучок дерева, он сел к
огню и заявил, что нашел что-то в лесу, но забыл, как этот предмет называется по-русски.
О Кашлеве мы кое-что узнали от других крестьян. Прозвище Тигриная Смерть он получил оттого, что в своей жизни больше всех перебил тигров. Никто лучше его не мог выследить зверя. По тайге Кашлев бродил всегда один, ночевал под открытым небом и часто без
огня. Никто не знал, куда он уходил и когда возвращался обратно. Это настоящий лесной скиталец. На реке Сандагоу он нашел утес, около которого всегда
проходят тигры. Тут он их и караулил.
До железной дороги оставалось еще 43 км. Посоветовавшись с моими спутниками, я решил попытаться
пройти это расстояние в один переход. Для исполнения этого плана мы выступили очень рано. Около часа я работал опять с
огнем. Когда взошло солнце, мы подходили уже к Гоголевке.
Во вторую половину дня нам удалось
пройти только до перевала. Заметив, что вода в речке начинает иссякать, мы отошли немного в сторону и стали биваком недалеко от водораздела. Весело затрещали сухие дрова в костре. Мы грелись около
огня и делились впечатлениями предыдущей ночи.
— Моя дома нету. Моя постоянно сопка живи.
Огонь клади, палатка делай — спи. Постоянно охота
ходи, как дома живи?
В одном месте река делала изгиб, русло ее
проходило у противоположного берега, а с нашей стороны вытянулась длинная коса. На ней мы и расположились биваком; палатку поставили у края берегового обрыва лицом к реке и спиною к лесу, а впереди развели большой
огонь.
Сразу от
огня вечерний мрак мне показался темнее, чем он был на самом деле, но через минуту глаза мои привыкли, и я стал различать тропинку. Луна только что нарождалась. Тяжелые тучи быстро неслись по небу и поминутно закрывали ее собой. Казалось, луна бежала им навстречу и точно
проходила сквозь них. Все живое кругом притихло; в траве чуть слышно стрекотали кузнечики.
Мы все скорей со двора долой, пожар-то все страшнее и страшнее, измученные, не евши, взошли мы в какой-то уцелевший дом и бросились отдохнуть; не
прошло часу, наши люди с улицы кричат: «Выходите, выходите,
огонь,
огонь!» — тут я взяла кусок равендюка с бильярда и завернула вас от ночного ветра; добрались мы так до Тверской площади, тут французы тушили, потому что их набольшой жил в губернаторском доме; сели мы так просто на улице, караульные везде
ходят, другие, верховые, ездят.
Перед окончанием курса я стал чаще
ходить в дом княгини. Молодая девушка, казалось, радовалась, когда я приходил, иногда вспыхивал
огонь на щеках, речь оживлялась, но тотчас потом она входила в свой обыкновенный, задумчивый покой, напоминая холодную красоту изваянья или «деву чужбины» Шиллера, останавливавшую всякую близость.
Наконец отошел и молебен. Процессия с образами тем же порядком обратно направляется в церковь. Комнаты наполнены кадильным дымом; молящиеся расходятся бесшумно; чай и вслед за ним ужин
проходят в той специальной тишине, которая обыкновенно предшествует большому празднику, а часов с десяти
огни везде потушены, и только в господских спальнях да в образной тускло мерцают лампады.
Целый день Галактион
ходил грустный, а вечером, когда зажгли
огонь, ему сделалось уж совсем тошно. Вот здесь сидела Харитина, вот на этом диване она спала, — все напоминало ее, до позабытой на окне черепаховой шпильки включительно. Галактион долго пил чай, шагал по комнате и не мог дождаться, когда можно будет лечь спать. Бывают такие проклятые дни.
Этот визит все-таки обеспокоил Галактиона. Дыму без
огня не бывает. По городу благодаря полуяновскому делу
ходили всевозможные слухи о разных других назревавших делах, а в том числе и о бубновской опеке. Как на беду, и всеведущий Штофф куда-то провалился. Впрочем, он скоро вернулся из какой-то таинственной поездки и приехал к Галактиону ночью, на огонек.
Именно под этим впечатлением Галактион подъезжал к своему Городищу. Начинало уже темниться, а в его комнате светился
огонь. У крыльца стоял чей-то дорожный экипаж. Галактион быстро взбежал по лестнице на крылечко,
прошел темные сени, отворил дверь и остановился на пороге, — в его комнате сидели Михей Зотыч и Харитина за самоваром.
Посоветовавшись, мы решили
пройти еще немного, и если скоро не выйдем из лесу, то развести
огонь и ждать рассвета.
Согревшись у
огня, мы незадолго до сумерек еще раз
сходили за дровами и в два приема принесли столько дров, что могли жечь их всю ночь до утра.
Собрав остатки последних сил, мы все тихонько пошли вперед. И вдруг действительно в самую критическую минуту с левой стороны показались кустарники. С величайшим трудом я уговорил своих спутников
пройти еще немного. Кустарники стали попадаться чаще вперемежку с одиночными деревьями. В 21/2 часа ночи мы остановились. Рожков и Ноздрин скоро развели
огонь. Мы погрелись у него, немного отдохнули и затем принялись таскать дрова. К счастью, поблизости оказалось много сухостоя, и потому в дровах не было недостатка.
Вечером, сидя у
огня, я беседовал с Сунцаем. Он сообщил мне, что долинка речки, где мы стали биваком, считается у удэхейцев нечистым местом, а в особенности лес в нижней части ее с правой стороны. Здесь обиталище чорта Боко, благодаря козням которого люди часто блуждают по лесу и не могут найти дорогу. Все удэхейцы избегают этого места, сюда никто не
ходит на охоту и на ночлег останавливаются или
пройдя или не доходя речки.
Всем любопытно, а никто ничего не может узнать, потому что работающие ничего не сказывают и наружу не показываются.
Ходили к домику разные люди, стучались в двери под разными видами, чтобы
огня или соли попросить, но три искусника ни на какой спрос не отпираются, и даже чем питаются — неизвестно. Пробовали их пугать, будто по соседству дом горит, — не выскочут ли в перепуге и не объявится ли тогда, что ими выковано, но ничто не брало этих хитрых мастеров; один раз только Левша высунулся по плечи и крикнул...
Он издали узнал высокую сгорбленную фигуру Зыкова, который
ходил около разведенного огонька. Старик был без шапки, в одном полушубке, запачканном желтой приисковой глиной. Окладистая седая борода покрывала всю грудь. Завидев подходившего Кишкина, старик сморщил свой громадный лоб. Над
огнем в железном котелке у него варился картофель. Крохотная закопченная дымом дверь землянки была приотворена, чтобы проветрить эту кротовую нору.
В десять часов в господском доме было совершенно темно, а прислуга
ходила на цыпочках, не смея дохнуть.
Огонь светился только в кухне у Домнушки и в сарайной, где секретарь Овсянников и исправник Чермаченко истребляли ужин, приготовленный Луке Назарычу.
— Ну, теперь можно тебя и признать, барышня, — пошутил Основа, когда подошли к
огню. — Я еще даве, на плоту, тебя приметил… Неужто пешком
прошла экое место?